Экологическое воспитание и социальное развитие

УДК 378. 174

Представим, что сегодня — обычный земной день. Общая площадь дождевых лесов уменьшится сегодня на 116 квадратных миль. В результате непутевого управления и перенаселения очередные 72 квадратные мили будут захвачены пустынями. В течение этого дня мы потеряем также от 40 до 100 видов живых организмов. Население Земли увеличится на 250000, в атмосферу будет выброшено 2700 тонн фреона и 15 миллионов тонн углерода. К вечеру Земля станет еще чуточку теплее, ее воды — более кислыми, а ткань жизни — истонченней. Цифры, что мы будем иметь к концу года, приводят в ужас: площадь исчезнувших дождевых лесов сравняется с таковой штата Вашингтон; пустынями будет захвачена территория, не уступающая Западной Вирджинии; общий рост численности населения составит более 90 миллионов человек. К 2020 году вымрет около 20% всех форм жизни, существовавших на Земле к началу века.

Истина в том, что множество вещей, от которых зависит наше здоровье и благосостояние, находятся в страшной опасности: это устойчивость климата, гибкость и продуктивность природных систем, красота мира и биоразнообразие.

Невежды и дураки здесь ни при чем; скорее, это — результат работы докторов философии, бакалавров естественных и гуманитарных наук и т. д. Об этом же говорил Эли Визел, выступая недавно на Глобальном Форуме в Москве. Он отметил, что люди, придумавшие и создавшие концентрационные лагеря Аушвица, Дахау и Бухенвальда, были потомками Канта и Гете. Во многих отношениях германцы были самыми образованными людьми на Земле, но их образование не смогло защитить их от собственного варварства. Что же не так было с их образованием? По словам Визела, «оно отдавало предпочтение теориям вместо (общечеловеческих) ценностей, теориям, а не людям, абстракциям, а не сознанию, ответам вместо вопросов, идеологии и утилитаризму, а не совести».

Я думаю, что то же самое можно сказать и о нашей системе образования.

Немаловажно, что члены более или менее устойчивых сообществ не умели читать, либо не предавали большого значения чтению. Мне просто кажется, что образование само по себе не может служить гарантией порядочности, благоразумия или мудрости. Это не аргумент в пользу невежества, а скорее утверждение, что главными критериями оценки образования должны стать порядочность и выживание человека — неизбежность этого исхода становится все более очевидной в последнее десятилетие. Нас спасет не просто образование, а образование определенного качества.

Каковы же недостатки современной культуры и образования? Кое-что можно выяснить, обратившись к классической литературе. Фауст Кристофера Марлоу отдавший душу за знания и силу; Доктор Франкенштейн, — герой одноименного произведения Мери Шелли, отказывающийся взять ответственность за свое создание; персонаж книги Германа Мелвилла капитан Ахав, говорящий «Все мои действия вполне разумны, но мотивы и цели — безумны» — во всех этих персонажах мы сталкиваемся с современной тенденцией «покорения природы».

Обратимся к истории. Фрэнсис Бэкон первым провозгласил единство знания и силы, предвосхитил современный альянс между правительством, бизнесом и знанием, принесший так много бед. Отмежевание интеллекта (от остальной части человеческого существа — прим. пер.), провозглашеное Галилеем, стало предтечей доминирования у современного человека аналитического ума над частями сознания, предназначенными для творчества, юмора и целостного мировосприятия. Наконец, в эпистемологии Декарта можно обнаружить истоки радикального разобщения субъекта и объекта. Три этих принципа явились основой современного образования, основой, преподносимой нам ныне в виде набора мифических постулатов, которые мы обычно принимаем без вопросов. Позвольте мне предложить вашему вниманию шесть таких мифов.

Первый миф: неведение — решаемая проблема. Неведение не относится к числу решаемых проблем, скорее, это — неотъемлемая часть человеческого существования. Мы не можем постигнуть мир в его целостности. Накопление знаний всегда сопровождается увеличением некоторого неведения. Например, в 1929 году незнание того, что фторхлоруглероды (ФХУ) могут сделать с озоном стратосферы, не имело значения, поскольку ФХУ еще не были известны. Однако после их открытия в 1930 году Т. Мидли-младшим тривиальное незнание оказалось угрожающим жизни пробелом в понимании человеком биосферы. До начала 1970 года никто и не думал спрашивать, «как одно вещество взаимодействует с другим». В 1986 году мы обнаружили, что ФХУ привели к возникновению над южным полюсом озоновой дыры, равной по площади 48 наименьшим штатам; в 1990 году было отмечено общее истончение озонового слоя Земли. Таким образом, с открытием ФХУ наши знания стали полнее, однако, подобно касательной к окружности, радиус которой возрастает, выросло и наше неведение.

Второй миф: обладая достаточными знаниями и технологией, мы сможем овладеть и установить контроль над нашей планетой. Современное высшее образование во многом сформировано под влиянием идей об абсолютном господстве человека. Двигаясь к этой цели, человеческий разум выбирает не тот путь. Стремление к контролю над планетой -еще один шаг на этом пути, заставляющий задуматься над нашей приверженностью к цифрам, компьютерам, кнопкам и циферблатам. Мы никогда не сможем управлять сложным организмом Земли, земной жизни без риска нанести ущерб. Мы пока многого не знаем; к примеру, у нас нет знаний по экологии верхнего дюймового слоя почвы, также, как и его взаимосвязи с другими системами биосферы. Что действительно поддается управлению, так это мы сами: наши планы, экономические и политические решения, наше общество. Мы, однако, смотрим на вещи таким образом, что не замечаем или игнорируем сложные политические, нравственные, да и просто бытовые проблемы. Гораздо разумнее измениться самим, чтобы соответствовать планете с ее конечными ресурсами, чем пытаться переделать планету в угоду нашим бесконечным желаниям.

Третий миф: увеличение знаний непременно приводит к качественному росту сознания человечества. Сейчас происходит настоящий информационный взрыв: я имею в виду быстрый рост потока сведений, слов и бумаг. Это не следует принимать за рост знаний и мудрости, измерить который весьма непросто. Точно можно сказать одно: в то время, как идет накопление знаний в одной области, знания в других нередко теряются. Дэвид Эренфельд заметил недавно, что биологические отделения прекращают набор на такие специализации, как систематика или орнитология. Важнейшие знания теряются из-за чрезмерного внимания, уделяемого в последнее время молекулярной биологии и генной инженерии, более прибыльным, но оттого не более важным областям исследований. Несмотря на все успехи в некоторых областях, у нас еще нет науки, которая бы занималась состоянием и охраной земель; Олдо Леопольд говорил об этом еще полвека назад.

Мы не только теряем знания в определенных областях, но и знания о местах, где мы живем, о том, что нас окружает. По словам Барри Лопеза, «это циничная черта современного общества — считать незнание географии своего района или нации совершенно простительным, подобно неумению обращаться с ручным инструментом, и находить долг человека перед местом, где он родился и жил, заслуживающим лишь беглого внимания и в конечном итоге наивным… Должен заметить, что происходит нечто странное, если не сказать угрожающее: год за годом становится все меньше людей, по собственному опыту знающих труд на земле. Продолжается миграция сельского населения в города… По мере утери личного опыта, знаний о месте, где ты живешь, знаний, лежащих в основе географии, знаний, на которых в конечном итоге стоит страна — то, что остается, становится трудноопределимым, каким-то зловещим и размытым».

Современный университет не считает эти знания заслуживающими изучения, помимо записи в анналы их как некую диковинку, «народный фольклор». Свою роль он видит в том, чтобы «исследовав» их, приписать в виде очередной главы к увесистому тому «основ человеческих знаний». Что же такое исследование? Историк Пейдж Смит отвечает следующим образом: «Подавляющее большинство так называемых исследований, проводимых в современных университетах, по сути немного стоит… Их целью не является улучшение здоровья или благосостояния всего населения или какой-то его части. Это кропотливая работа; масштабы того, что еще предстоит сделать, огромны и почти непредставимы. Это действует угнетающе, подавляет всякую научную инициативу; наконец — самое важное — это лишает студента того, на что он вправе рассчитывать: вдумчивого и чуткого внимания учителя, глубоко и искренне преданного своему делу».

Смешивая понятия информации и знания, мы делаем глубоко ошибочный вывод, что учеба сделает нас лучше. Однако учеба, как однажды заметил Лоран Эйсли, «бесконечна и сама по себе никогда не сделает нас нравственными людьми». Наши представления о добре, о благе оказываются наиболее уязвимыми в ходе так называемого «прогресса». Принимая во внимание все это, надо признать, что мы менее всего осведомлены о тех вещах, которые должны знать для хорошей, стабильной жизни.

Размышляя о знаниях и исследованиях, необходимых для создания стабильного общества, необходимо разделять такие понятия, как интеллект и ум. Интеллект — более глубокое понятие, тяготеющее к целостности; в отличие от него, ум менее глубок и склонен к фрагментарному мировосприятию.

Воплощением такого ума может служить технарь, до мозга костей наполненный рационализмом, вооруженный ноу-хау и технологиями, но не думающий о высших целях, для достижения которых и создана техника. Образование должно установить взаимосвязь между интеллектом с его склонностью к целостности и глубине, и умом, хорошо разбирающемся в деталях.

Четвертый миф: высшее образование способно к полному восстановлению того, что было разрушено. Я имею в виду нынешнюю организацию учебного процесса. Мы разбили мир на кусочки, назвали их дисциплинами и субдисциплинами и постарались герметически изолировать друг от друга. В результате, после 12, 16 или даже 20 лет обучения большинство студентов выпускается без глубокого, всеохватного понимания единства вещей. Это имеет огромные последствия как для них самих, так и для планеты в целом. Например, мы обычно готовим экономистов, не обладающих даже элементарными экологическими знаниями. Это объясняет, почему наши национальные системы счетов не вычитают стоимость биотического обеднения, эрозии почв, загрязнения воздуха и воды из стоимости валового национального продукта (ВНП). Мы прибавляем к ВНП цену бушеля пшеницы, забывая при этом отнять стоимость трех бушелей верхнего почвенного слоя, потерянного при ее выращивании. Таким образом, из-за несовершенства образования мы в конечном итоге занимаемся самообманом, думая, что мы богаче, чем на самом деле. То же самое можно сказать и о других, столь же изолированных дисциплинах.

Пятый миф: цель образования — в том, чтобы дать нам инструменты и правила, необходимые для достижения успеха по формуле «быстрее, выше, сильнее». Томас Мертон однажды определил это как «массовое производство людей, способных лишь участвовать в создании сложных и совершенно искусственных головоломок». Когда Мертона спросили о его собственном успехе, тот сказал: «если и случилось так, что однажды я написал бестселлер, то это было чистое недоразумение, благодаря моей невнимательности и наивности, и я постараюсь приложить все усилия, чтобы не повторить этого еще раз». Он советовал студентам: «будьте тем, кем хотите, сходите с ума, пьянствуйте, будьте ублюдками всех цветов и мастей — но всегда, всегда избегайте одной вещи — успеха». Очевидно, что Земля больше не нуждается в людях, чья цель — успех и карьера, однако ей крайне нужны миротворцы, лекари, люди, занимающиеся восстановлением планетарных ресурсов, сказочники и просто люди, наделенные любовью, как бы она себя не проявляла. Ей нужны люди, обладающие моральной смелостью, «воины духа», желающие объединить усилия, чтобы сделать мир более дружелюбным и человечным. И они не нуждаются в том, что наша культура определяет как успех.

Наконец, шестой миф: наша культура находится на вершине человеческих достижений. По сути, этот миф — культурное высокомерие худшего сорта, явное непонимание истории и антропологии. Недавнее свидетельство этого -утверждение, что-де мы выиграли холодную войну. Коммунизм потерпел поражение, потому что производил мало товаров, стоивших слишком дорого. Но капитализм также не на высоте из-за перепроизводства и неравного распределения благ: это обойдется в копеечку нашим детям и внукам. Коммунизм погиб благодаря собственной воздержанной морали.

Капитализм потерпел крах, ибо уничтожил мораль целиком. Капитализм — это не страна счастья, как его обычно описывает иной репортер или политик Мы создали мир изобилия для немногих и нищеты, сравнимой с нищетой Калькутты, низших слоев, процент которых возрастает. В худшем варианте это мир уличных столкновений, бессмысленного насилия и самой отчаянной бедности. Фактически наша культура по природе своей разрушительна. По словам Рона Миллера, редактора «Холистик ревью», «наша культура не способна воспитать то благородное, что составляет лучшую часть человеческого духа. Она не развивает видение, воображение, восприятие духа и красоты. Она не способствует проявлению в нас благородства, великодушия, заботы или сострадания. Набирающее темпы в последние годы экономически-технически-статистическое видение мира оказалось чудовищным уничтожителем всего любящего и жизнеутвеождающего в душе человека».

Остается выработать новую концепцию образования, основанную на идее выживания человека. Позвольте мне предложить шесть принципов.

Во-первых, любое образование — это энвайронментальное образование. Говоря о взаимодействии или обособленности вещей, мы учим студентов воспринимать себя как «часть этого мира или, напротив, уметь «отделить себя от него». Например, изучать экономику, не обращаясь при этом к законам термодинамики или экологии — значит в качестве «фундаментально важного экологического урока» представлять вещи так, будто физика или экология не имеют ничего общего с экономикой. Это — самое ужасное, что только может быть. То же самое можно сказать и о взаимосвязях между другими дисциплинами.

Второй принцип проистекает из греческой концепции Пайдеи: цель образования — не власть над покоренной материей, но владение самим собой. Материя — всего лишь инструмент/Подобно скульптору, берущему молоток и зубило, чтобы вытесать задуманное из мраморной глыбы, кто-то, используя идеи и знания, перековывает собственную натуру. Мы же обычно смешиваем цели и методы, считая, что основная задача образования — вооружить студента массой разного рода фактов, сведений, методов и технологий, безотносительно того, как и с каким эффектом они будут использованы. Греки были мудрее.

В-третьих, я твердо уверен, что знания должны нести с собой ответственность, связанную с их использованием. Результаты большого числа современных исследований оправдывают пророчества Мери Шелли: никто не берет ответственность за уродливые порождения и побочные продукты современных технологий: нередко такая ответственность даже не предполагается. На чьей совести трагедия Лав Ченнела? Чернобыля? Уменьшение содержания озона в атмосфере? Катастрофа танкера «Вальдес»? Эти трагедии стали возможны, поскольку никто в конечном счете не нес ответственность за использованные знания. Мне кажется, что все это в конечном счете сводится к проблеме соответствия: знания о том, как создавать масштабные и рисковые вещи, существенно опережают нашу способность к их ответственному использованию. Некоторые проекты не могут быть реализованы сейчас со всей ответственностью, то есть безопасностью и приверженностью благим намерениям.

В-четвертых, мы не можем говорить о знании чего-либо, не выяснив влияние этого знания на реальных людей и их сообщества. Я вырос неподалеку от Янгстауна, штат Огайо; город был совершенно уничтожен решениями корпораций о «прекращении инвестирования в экономику региона». В данном случае магистры экономики, которых научили лишь выгодно вкладывать деньги, налоговые потрясения, движение капитала сделали то, что не смогло бы сделать нашествие иностранной армии — они уничтожили американский город. Сделано это было совершенно безнаказанно, в рамках некой социальной программы, вроде как ориентированной «на низы». Такая ориентация предполагает борьбу с безработицей, преступностью, алкоголизмом, жестоким обращением с детьми, потерей личных сбережений, помощь людям, оказавшимся в трудных экономических или прочих обстоятельствах. В данном случае, в учебных планах бизнес-школ и факультетов экономики не было ни слова ни об общественных ценностях, ни о той цене, что платят люди за мелкий, деструктивный экономический рационализм, ставящий выгоду и экономические абстракции выше человека и общества.

Мой пятый принцип лучше проиллюстрировать примером, нежели описывать словами. Студентам много говорят о глобальной ответственности, в то время как образовательные учреждения, где они учатся, нередко тратят свои средства самым безответственным образом. Таким образом то, чему учатся студенты, скорее можно назвать уроком лицемерия и в конечном счете безысходности. Студенты привыкают считать себя неспособными преодолеть ужасный провал между своими идеалами и реальностью, и никто не говорит об этом. Нам ужасно не хватает факультетов и администраторов, которые служили бы примером целостности, заботы, глубокого миропонимания, а также институтов, способных к последовательному и совершенному воплощению этих идеалов во всякой своей деятельности.

Наконец (шестой принцип), я утверждаю, что ход обучения не менее важен, чем его содержание. Для обучения весьма важен сам процесс. Чисто лекционные курсы вырабатывают пассивное отношение. Кабинетные занятия создают иллюзию, что обучение протекает в четырех стенах и совершенно изолировано от того, что студенты безо всякой иронии называют «реальным миром». Препарирование лягушек на уроках — это урок о природе, с которой студент реально не столкнется в своей профессиональной деятельности. Уклад университетской жизни лишь укрепляет в душе пассивность, одиночество, желание превосходства и искусственность. Мне кажется, что необходимо находить разнообразные искусные способы обучения, отличные от обычных курсов («молчаливого обучения»).

Что же нужно сделать, чтобы основой образования стала стабильность? Я могу предложить четыре веши.

Во-первых, это обсуждение в каждом образовательном учреждении сущности и содержания образования и организации учебного процесса. Кто такие выпускники: лучшие граждане Земли или, как окрестил их Вендел Барри, «бездомные профессиональные вандалы»? Способствует ли институт развитию стабильности региональной экономики, или же ради сиюминутной выгоды, наоборот, разрушает ее?

Мое второе предложение — использовать ресурсы студенческого городка или университета (еду, энергию, воду, прочие материалы, а также отходы) в учебном процессе. Сотрудники и студенты могли бы вместе изучать рудники, шахты, фермы, хозяйственные угодья, леса, находящиеся на территории городка или университета; не гнушаться экскурсиями на свалки, наблюдениями за работой дымовых труб и сливных сооружений. Этим достигается как педагогическая цель (используя реальные вещи, научить рациональному управлению), так и практическая (более ответственное и справедливое распределение средств университета). Неплохо было бы направить творческую энергию студентов на поиск путей изменения покупательной способности университета, направления его средств на лучшие альтернативы. К ним относятся проекты, приносящие наименьший вред окружающей среде (небольшой выброс СО2, минимальное использование токсических веществ), экономно расходующие энергию, использующие солнечную энергию, способствующие развитию стабильной региональной экономики, не требующие долговременных инвестиций — все это служило бы примером для других образовательных учреждений. Результаты этих занятий должны быть включены в учебный план в качестве междисциплинарных курсов, семинаров, лекций и исследований.

Мое третье предложение — контроль инвестиционной политики университета. Соблюдаются ли «Вальдесские принципы» при распределении средств? Направляются ли инвестиции в компании, занимающиеся тем, что действительно нужно миру, причем делающие это ответственно? Может ли часть средств быть инвестирована локально для стабилизации экономики окружающего региона и повышения эффективности энергопользования? Изыскания, необходимые для ответа на эти вопросы, могли бы также стать основой учебной практики, сосредоточенной на развитии устойчивой локальной и региональной экономики.

Наконец, четвертое — каждое образовательное учреждение должно декларировать элементарные экологические знания, которые должен знать каждый студент. Не один студент не должен покидать университет без хорошего понимания следующих вещей:
— законов термодинамики;
— основных законов экологии;
— пропускной способности энергетики;
— количественного и качественного анализа;
— правил гармоничного выживания в различных местах;
— пределов технического роста;
— масштабности, значимости явлений;
— основ стабильного ведения сельского хозяйства и природопользования;
— законов стабильности государственной экономики;
— энвайронментальной философии и этики.

В совокупности это означает способность проводить различия между здоровьем и болезнью, ростом и развитием, достаточным и эффективным, оптимумом и максимумом, «должен сделать» и «можешь сделать».

Как Олдо Леопольд спросил в сходном контексте: «Если образование не дает нам этого, зачем оно нужно?».